Экономика киноиндустрии: разговор с Александром Архангельским

Кирилл Токарев: Спасибо, что вы с нами сегодня на встрече с замечательным человеком. Писатель, документалист, профессор Шанинки, культуролог, телеведущий Александр Архангельский. И в рамках сегодняшнего бизнес-дня мы выбрали темой разговор об отечественном кино.

Александр, как вы видите российское кино как социальный институт, как фабрику смыслов, как фабрику не только грез, но и некоторых образов, идеологии в том числе? Какие запросы существуют к кино, будь то государство, будь то мы, как потребители этого кино, люди просвещенные или не очень, состоятельные или тоже не очень? Что сегодня такое и чем было российское кино?

Александр Архангельский: Есть две взаимоисключающие позиции, которые вдруг совместились: позиция государства и позиция культур-менеджмента. Государственное представление такое: были сталинские годы, было сталинское кино, оно работало, оно формировало идеологию, оно формировало мировоззрение людей. Если нам что-то не нравится, давайте снимем кино правильное, и это кино сформирует нам правильных людей, правильные мысли, правильные образы, правильные концепты, и мы будем счастливы.

Киношники будут счастливы, потому что во все времена у людей искусства, понятное дело, надо получить заказ и обмануть заказчика — обмануть в хорошем смысле слова, то есть сделать лучше, чем рассчитывали. Мы не про деньги, мы про замыслы.

Если вы снимете за очень большие деньги идеологически масштабную картину, у вас все равно получится, как фильм про Севастополь, не пошедший у зрителя. Если нет заранее сформированного запроса, человек 30-х годов ХХ века и человек 20-х годов ХХI века – это разные люди, разные типажи, разные адресаты, разные способы восприятия.

И с сериалами точно так же. Если вы закажете череду сериалов с положительным образом бизнесмена, то 9 из 10, что эти сериалы смотреть не будут. Потому что другой заказ, другой образ, другое восприятие у людей. Надежды на то, что придет исполнитель, создаст вам прекрасный образ прекрасного предпринимателя, прекрасной власти, прекрасного города, они напрасны.

Кирилл Токарев: А почему напрасны? Понятно, человек 20-30-х годов радикально отличается от человека сегодняшнего, и понятно что снять новую «Волгу-Волгу», или «Веселых ребят», или «Кубанских казаков» наверное, не выйдет.

Но вот художественный фильм «Вызов» — российский космос, российская медицина. «Лёд» — тоже про отечественный спорт. Зашёл. Его хорошо смотрели. Я могу еще сейчас несколько фильмов назвать с ходу, которые имеют абсолютно понятный идеологический окрас и были приняты публикой достаточно хорошо. Почему думаете, что это не работает?

Александр Архангельский: Представьте, выходит фильм «Александр Невский» с Черкасовым. И на обсуждении фильма Сталин говорит: «Фильм зашел зрителю». Этого мало. Зайти зрителю можно. Мы знаем хорошее такое, правильное, крепкое кино, которое смотрели, я могу сам привести примеры. Но это не то, что формирует картину мира.

Зрителю должно не просто зайти, зритель должен жить там. А жить он больше не будет. Для этого нужно иметь те образы, которые были присущи тому поколению. В 37-м году был самый мощный идеологический праздник, отраженный в кино и в литературе: 100-летие со дня смерти Пушкина. Что в этот год происходило?

У Виктора Борисовича Шкловского, который был одним из первых деятелей советского кино, есть рассказ про то, как он поехал в Михайловское, и в Михайловском было шествие ряженых. Там шла Татьяна в тулупе, за ней ехал на тачанке с бубенцами Гринёв, а рядом с Гринёвым в тачанке ехал Чапаев. И Шкловский спрашивает: «А Чапаев тут при чём?» «А нам все одно», - сказал крестьянин, и был прав. Почему? Потому что это про культурных героев.

И вот то сознание, которое требует от нас изображения идеала, к которому мы стремимся, предполагает, что есть сознание культурного героя. Это мифологическое сознание, которое сегодня исчезло. Это другой тип мифологии. Поэтому зайти может. А сформировать сознание — нет. Сознание формирует нечто иное.

Кирилл Токарев: Тогда почему не заходит тема бизнеса? Последние семь лет практически все социологические институты фиксируют такое непосредственное прямое улучшение образа предпринимателя в глазах российского обывателя. И при этом мы как не видели контента, посвященного предпринимателю, так и не видим.

Александр Архангельский: Во-первых, давайте так скажем, кино всё-таки про приключения, а не про образы. Кино должно содержать насилие, потому что это лучший способ построения сюжета. И у вас должно быть понятно, кто хороший, кто плохой. Это в литературе могут быть вообще все сложные. А в кино всё-таки вас спросят — мы кому сочувствуем, против кого дружим? Это упрощает картину мира. Кто будет у нас плохим? Художник страдающий или бизнесмен жирующий? Я утрирую, конечно.

Нужен конфликт. «Наследники» – великий сериал, шекспировские страсти. Мы можем сказать, что герои однотипны на протяжении нескольких сезонов – ну да, они опознаваемы, но сюжет меняется. И шекспировский накал присутствует от первой сцены до последней. Семья как единица общества присутствует в кадре, потому что семья может распадаться, конкурировать, но она существует, она — некоторая реальность. И образ семьи – ключ к этому сериалу.

Когда мы пытаемся перенести сюда этот сюжет и снимаем, когда у нас переносится этот сюжет на «Золотое дно» — не знаю, как вы, я не увидел там шекспировских страстей. На месте семьи пустота. Когда у вас распадается центральный образ, у вас не работают дальнейшие вещи.

В балабановских «Жмурках» есть, где стрелять и о чем биться, поэтому получается. У вас напряжение есть, шекспировская страсть есть, но она пародийная. Она настолько высокая, что ее надо немножко снижать. Мы можем привести другие примеры. Мы можем привести «Бригаду». Историю силового предпринимательства — про то, как бизнес сам себя сложил и сам себя разобрал.

Кирилл Токарев: Александр Александрович Аузан как-то в личной беседе сказал, что вы ему обозначили три главных сериала современной России — «Бригада», «Ликвидация» и нашумевшее в прошлом году «Слово пацана». Почему так? Действительно ли эта триада выглядит именно так? Почему вы ее видите именно такой?


Александр Архангельский: Александр Александрович Аузан мой любимый друг, но про «Ликвидацию» я ничего не говорил. Что касается «Бригады» — это классическое построение сюжета, когда вы начинаете с клятвы на Воробьевых горах, а заканчиваете стрельбой в универсаме. Просто это путь вверх по лестнице, ведущей вниз – нормальная классическая структура сериала. Кроме того, Сидоров, который это снимал, понимал, про что снимает. Он сначала побывал в бизнесе 90-х, а уже потом рассказал про этот бизнес.

Что касается «Слова пацана» — это не история, это предыстория будущего силового предпринимательства. Но это предыстория, не доведенная до истории. Сначала у вас «Кровь на асфальте», с «Крови на асфальте» вы переходите к комсомольцам, с комсомольцами рядом появляются люди в погонах, и вот эта вся часть провисла и ушла в никуда. Дальше конкуренция, формирование альтернатив.

С точки зрения построения Крыжовников снял выдающееся кино — примерно до шестой серии. Первые шесть серий – это предыстория. Там, где должна начаться история – полный провал. Поэтому не «Бригада» пока. «Бригада» вытянута от начала до конца, там почти нет провалов. Это выдающееся дарование, режиссер с опытом, который ничем не заменишь. Крыжовников про другое. Это кино про кино.

Кирилл Токарев: Все-таки основная проблема отечественного кинематографа в чем? В отсутствии новых смыслов, идей, в попытке копировать собственный опыт тех же самых 20-30-х годов? И в чём мы хороши сейчас?

Александр Архангельский: Во-первых, преодолен довольно серьезный кризис. Дело в том, что были периоды, когда был полный провал. Не потому что не было хороших режиссеров, а потому что не было команд сыгранных. Если вы хотите снять кино, вам мало одного большого режиссера в центре процесса. Вам нужен второй, третий. И они должны постоянно находиться в работе, переходить из одного проекта в другой, не терять форму. С этим, мне кажется, дело наладилось. Сейчас я выйду за пределы того, нравится или не нравится, и назову принципиально разные вещи.

У нас есть фильмы от «Мастера и Маргариты» до «Воздуха», от «Льда» до «Снегиря». У нас есть локальные, масштабные, яркие, противоречащие друг другу, спорящие сами с собой проекты, вовлекающие в индустрию тех, кто может делать и проекты другого типа.

Мы помним, что перед сломом нашей новейшей истории вышло два фильма: «Аритмия» и «Нелюбовь». Два диагноза. Один диагноз – что холодно, но тепло. А другой диагноз – что холодно, но холодно. И что проблема не в политическом устройстве, не в конкуренции, не в отсутствии конкуренции, а в нелюбви как состоянии общества в целом.

И фильм Звягинцева в этом смысле был ледяной. И чем жарче страсть, тем более ледяная форма высказывания о том, что происходит, как диагноз стране, диагноз обществу. Опять же, если с «Левиафаном» сравнивать, то я предпочитаю «Нелюбовь», потому что «Левиафан» более лобовой, конкретно политический, а здесь про душу.

И «Снегирь», который я советую посмотреть, если его смотреть просто как кино, не помня про «Нелюбовь» и не помня про «Аритмию», будет хорошей советской историей с качественными артистами и прекрасными съемками. Если же вы ставите это в контекст «Нелюбви» и «Аритмии», то это разговор с самим собой. Это ответ: «Нелюбовь» не до конца права, но и «Аритмия» была неверной как диагноз.

В искусстве такое бывает — вы делаете некоторое высказывание, которое вне контекста исчезает. Когда вы вытаскиваете камень из моря, он очень красивый, гладкий. Потом он высыхает и исчезает красота. Точно так же когда вы берете фильм и погружаете его в контекст, он начинает играть другими красками.

Когда вы ставите «Снегиря» в контекст «Аритмии», вы понимаете, что там про «Нелюбовь». Но «Нелюбовь» по-хлебниковски, а не по-звягинцевски. Конечно, хорошо бы, чтобы Звягинцев снял что-то более теплое. Но это вряд ли. Я думаю, что у него это не выйдет, не на то рассчитано. Это кино, которое рождается в нашем сознании, когда мы смотрим его на фоне другого кино.

Кирилл Токарев: Есть ли какое-то объяснение тому, почему на качественном уровне кажется, что сериалы вырвались вперед относительно кино? Мне кажется, что появилось очень много качественных сериалов, где нет провисаний сюжета, где выстроены линии поведения всех персонажей, и на этом фоне в кино как будто бы количество качественных фильмов не такое же, как качественных сериалов.

Александр Архангельский: Поскольку я сам не участвую в процессе, я только как внешний наблюдатель могу сказать.

Первое. Все-таки сериальное производство более технологичное и дает возможность оставаться в процессе постоянно. Я уже сказал, что и для первого режиссера, и для второго, и для третьего быть внутри процесса очень важно. Как в спортзал ходить. Иначе потом вроде бы ты крепкий, а подтянуться не можешь.

Второе. Мне кажется, что уровень риска в сериале ниже, потому что бюджеты ниже. А когда у вас высокие риски, вы немножко скованы. Понятно, что продюсеру и режиссеру решиться на бюджет «Мастера и Маргариты» сложнее, чем решиться на бюджет «Звоните Ди Каприо» или даже того же «Слова пацана».

Плюс снисходительность аудитории. Потому что вот я пошел в кино, это ожидание, событие, и мне показали две трети отличного фильма, а треть последняя никуда не годится, я зол. И у режиссера портится настроение, он в следующий раз обязательно попытается учесть ошибки, чего делать ни в коем случае нельзя. Их надо делать, ошибки должны быть новые и новые.

И это производство. Производство, регулярное, массовое. И сценаристы свою работу выполняют. И актерам надо реализовываться. Да, мы сейчас начнем говорить, что для больших актеров сериалы вредны. Может, и вредны, но зато они вовлечены в процесс. Михалкова стала выдающейся актрисой именно благодаря сериальной продукции. Да, мы помним, что и в фильмах Дуни Смирновой её видели, но сериал дал ей выход бесконечной энергии.

Кирилл Токарев: Есть еще один момент, который создает такое впечатление, возможно, отчасти ложное, что сериалы вырвались вперед. Они дают огромное, гораздо большее разнообразие, чем полный метр. Потому что ты можешь сегодня смотреть «Содержанок», завтра «Нулевого пациента», послезавтра «Звоните Ди Каприо», «Слово пацана» и так далее. И тебе кажется, что полный метр несколько именно в гонке смыслов и предложения смыслов проигрывает. Но такова специфика, которая опять же упирается в длительность инвестиционного цикла и риски.

Александр Архангельский: И еще мы в одном контексте с людьми, живущими в разных регионах и в разных социальных стратах. Я не знаю, как это описать. Сериал доходит до аудитории в большом городе, маленьком городе, среднем, по всей стране. И у меня чувство, что я вместе со всей страной смотрю сериал. И это очень важная иллюзия, понятно, что мы смотрим все очень по-разному и в разное время. Но эта иллюзия, мне кажется, передается и режиссерам и продюсерам – у них есть чувство вовлеченности в большой разговор. А когда ты вовлечен в большой разговор — ты разговариваешь.